оно и было: дело шло к ноябрю, но жара стояла такая, что… — В 1960 году Донцов находился в Англии, но ему что-то не припоминалось каких-либо резких отклонений в климате страны. Бармен явно исстрадался по живому собеседнику и воспользовался представившейся возможностью, чтобы излить душу хорошему человеку. Все люди сейчас стали издёрганными, нервными, потому что вечно куда-то спешат, а этот джентльмен явно никуда не торопился.
— А скажите, милейший, что лорд Д. всё ещё жив? — прервал поток слов Донцов и попросил ещё одну кружку пива.
— Лорд Д.? О нет, сэр, лорд Д. давно уже умер. А вы его знали?
— Да, мы когда-то встречались с ним, — глядя вдаль, подтвердил Донцов. — Чудесный был человек, настоящий британец.
— Совершенно верно изволили заметить, сэр, семья Д. — это гордость нашей нации. Таких людей сейчас можно по пальцам пересчитать. Именно на них держалась Британия, и как только они стали уходить, мы всё потеряли. Теперь на наших островах погоду делают индусы, пакистанцы, мулаты с Ямайки, зулусы, арабы, — все, кто угодно, но только не коренные жители островов. Кстати, вы отлично говорите по-английски, но сдаётся мне, вы не англичанин, — заметил бармен.
— Вы правы, дорогой, я швед.
— То-то я вижу, что у вас типичный скандинавский акцент! Помнится, когда я был в Стокгольме…
— Скажите мне, любезный, а что у преставившегося лорда никого из родственников не осталось? Помнится мне, у него был то ли племянник, то ли племянница…
— Как же, как же! Племянник! Отличный молодой человек. Правда, после смерти дяди он довольно редко стал приезжать сюда, и у нас его почти никто не помнит. А когда покойный сэр Д. был жив, он не пропускал ни одного уикэнда, чтобы навестить его. Я отлично помню наследника имения — он как-то разбил у меня графин с вином и заплатил за него втрое больше, чем он на самом деле стоил. Современная молодёжь, вы понимаете, сэр… Они сорят деньгами направо и налево. Впрочем, некоторые утверждают, что он сделал хорошую карьеру в Лондоне, но точно не могу сказать, какую. Чего не знаю, того не знаю. Да… — Бармен перешёл на доверительный шёпот: — Доходят слухи, что имение уже давно кем-то куплено, но я этому не верю, сэр.
— Куплено? Почему? Кем?
— Говорят, что старый лорд в конце своей жизни позволил себя охмурить какому-то шарлатану и ударился в благотворительность. Вы ведь должны знать, сэр, что последнее время вера у людей расшаталась, появились всяческие секты и нечистоплотные проповедники, скупающие не только души, но и их недвижимость…
— Печально, весьма печально, если всё это соответствует действительности, — вздохнул «швед». — Впрочем, жизнь продолжается. Желаю успеха! — Полковник допил пиво и приподнял соломенную шляпу.
— Куда же вы, сэр? Вы не попробовали нашего крепкого ирландского! — Бармен с видом человека, только что потерявшего своего лучшего друга, через окно проводил Донцова взглядом до машины. — Да, вот это настоящий джентльмен — не чета нашим «клетчатым»! Настоящего воспитанного человека, ценящего задушевную беседу, за версту видно! А эти всё бубнят и бубнят про дерби да конский навоз!
В знак презрения к надоевшим клиентам бывший военнослужащий кипрской авиабазы набросился с тряпкой на мокрые кружки и бокалы.
Поездка в Девоншир лишний раз подтвердила, что с «Племянником» произошло что-то неординарное. Донцов написал короткую телеграмму в Москву с описанием всех предпринятых по поиску шагов и мер и запросил согласия Дикушина на возвращение в ближайшее воскресенье домой. Через день пришёл ответ, состоящий из одного слова «согласны», и Глеб Тихонович с тяжёлым сердцем стал готовиться к отъезду. Он не привык к поражениям, и ставить точку на своей заграничной карьере таким бездарным способом было не в его правилах. Однако делать было нечего, и он с тяжёлым сердцем приступил к культурной программе, то есть к закупке по возможности дешёвых, но «сердитых» сувениров для родных, друзей и знакомых. «Шоппинг» был для него «шоккинг» — хуже занятия не придумаешь, но и его надо было сделать так, чтобы не было стыдно вернуться в Москву.
…Он шёл в каком-то полузабытьи, уныло рассматривая прохожих и время от времени заглядывая в витрины магазинов. Перед отъездом из Москвы ему выдали рекомендации о том, что наиболее удачные покупки можно сделать в районе вокзала Уотерлоо, и теперь он ходил, обтекаемый со всех сторон толпой приезжающей и отбывающей публики и чертыхался по чём зря, потому что лондонцы, как и москвичи, привыкли ходить быстро и сокращать путь по кратчайшей прямой, а потому не очень-то церемонились с отельными праздношатающимися полковниками российской разведки, встречающимися у них на пути.
Он остановился у своего старого приятеля — театра «Оулд Вик» и вспомнил, что в своё время довольно частенько заглядывал туда посмотреть какой-нибудь спектакль с участием гремевших тогда на весь Старый и Новый Свет Лоренсом О”Харой, Литицией Блюбёрд или Майклом Стрэтфордом. Этот театр во многом напоминал ему Малый или Художественный театры: такой же солидный — в основном классический — репертуар, тщательное отношение к драматургии и режиссуре, добротная — с перевоплощением по Станиславскому — игра актёров и вообще трудно уловимая, но чётко осязаемая внутри здания атмосфера таинственности и очарования.
Развешанные по бокам от входа афиши приглашали на спектакли какого-то итальянского коллектива, и это почему-то неприятно разочаровало его, словно он целенаправленно искал этой встречи со своим прошлым. С чувством обманутого любовника он пошёл от театра дальше по Уотерлоо-Роуд, свернул на Лоуэр-Марш и хотел уже по виадуку пересечь железнодорожные пути, чтобы по Уэстминстер-Бридж вернуться в Сити, как вдруг, бросив случайный взгляд налево, остановился: перекрёсток улиц вдалеке показался ему знакомым, и он поддался инстинктивному желанию рассмотреть его поближе.
Он не ошибся: пройдя до конца Лоуэр-Марш, он вышел на Уэстминстер Бридж-Роуд и сразу узнал ресторанчик, в который они зашли тогда с «Племянником». Внешне ресторан с тех пор почти не изменился — он работал, колокольчик на двери то и дело заливался весёлым смехом, и Глеб Тихонович одно время даже подумал заглянуть туда, но, вспомнив о том, что лишних денег на это у него уже не оставалось, постоял некоторое время и пошёл обратно.
Он миновал Каунти Холл — большое административное здание — и вышел на свой любимый мост, непременно снимаемый всеми туристами и фотографами. Кстати тогда они с «Племянником» шли этим же путём, только в противоположном направлении. Точно! Они вышли тогда вон из той улочки — как она называется? — ага, Кэнон Роу, Пушечный Ряд по-русски, а до этого, значит, вон из того переулочка. Выходит, ноги привели его сами туда, откуда всё берёт начало, в том числе и эта командировка. Но что это? Неужели… неужели это тот самый бар, в котором он двадцать с лишним лет тому забрасывал крупноячеистую сеть
